Юбилей Исаака Шварца отметили в Костроме антифашистским концертом
Его музыку мы угадываем по первым нотам. «Ваше благородие», «Любовь и разлука», «Песенка кавалергарда»… Композитор, 100-летие со дня рождения которого праздновали 13 мая, написал музыку для 125 фильмов. И какую музыку!
Почему фестиваль «Музыкальная вселенная Исаака Шварца» именно в Костроме? Здесь работает дирижер Павел Герштейн. Его интерпретацию антифашистского концерта для оркестра «Желтые звезды» Шварц называл самой точной. Это произведение и стало откровением юбилейного вечера. О «музыке с петлей на шее» мы и говорили с главным дирижером Костромского губернского симфонического оркестра.
Вы не первый исполнитель «Желтых звезд». Как случилось, что композитор благословил вас на эту музыку?
Павел Герштейн: Я до нулевых годов не знал, что у Шварца есть столь большое и глубокое произведение, но однажды увидел телеанонс: ночью будет трансляция концерта «Желтые звезды». Прождал до утра, однако трансляция так и не состоялась. Но само название концерта притягивало — наверное, это генетическое проживание еврейской трагедии: мои предки во время войны были загнаны в сарай и заживо сожжены. Это было в белорусском городке Рогачеве. Оказалось, я верно прочувствовал: симфония Шварца — воплощенная в музыке история узницы Каунасского гетто. Ее ночь перед казнью совпадает с праздником Пурим, когда все евреи должны веселиться.
Я нашел партитуру и голоса концерта «Желтые звезды», а также номер телефона Исаака Иосифовича. Он был категорически против. «Мы со Спиваковым, — говорил маэстро, — каждую фразу вместе проходили, а вас я совсем не знаю». Но потом сдался, и в итоге я исполнил этот концерт сначала с Костромским губернским симфоническим оркестром, а затем с Государственным академическим симфоническим оркестром Республики Беларусь. В Минске «Желтые звезды» завершились минутой молчания — зал стоял, замерев.
И вот раздается звонок. Тихий голос в трубке: «Здравствуйте, Павел, это Шварц Исаак Иосифович. Вы знаете, я собрал всех родственников у себя дома, и мы уже второй раз слушаем запись вашего концерта в Минске. Вы сделали невозможное — каждую фразу сыграли так, как я ее себе представляю. Как такое могло произойти, ведь мы с вами не знакомы».
Мурашки даже у меня…
Павел Герштейн: До сих пор, когда я этот момент вспоминаю, слезы на глазах. Он тогда сказал: «Желтые звезды» должны исполнять именно вы». В России я исполнял это сочинение много раз, пытался сделать так, чтобы и в Израиле его услышали.
Почему вы решили, что «Желтые звезды» должны звучать в день 100-летия композитора?
Павел Герштейн: Все семь частей концерта для оркестра «Желтые звезды» — это психологическая ломка. Одна часть — страшная трагедия, вторая — веселый танец. Праздничный фрейлах вдруг перебивается мольбой матери — какими-то очень бытовыми образами. Шварц мне говорил: «Павел, вы должны понимать, что это музыка о празднике с петлей на шее». Хотя «Желтые звезды» — музыка еврейская, сам Шварц, уверен, воспринимал ее как планетарную. Он говорил, что не только евреи, но и многие другие народы пережили геноцид. «Желтые звезды» — посвящение всем жертвам мировых трагедий.
Вы исполнили также музыку современного израильского композитора, математика и философа Баруха Берлинера. А его — почему?
Павел Герштейн: Его концерт для скрипки с оркестром «Сон Иакова» написан на библейский сюжет. Однажды Иаков увидел во сне лестницу, уходящую в небо, по которой нисходили и восходили ангелы. На вершине этой лестницы Иакову привиделся Бог. Как и у Шварца, здесь много подтекстов. Эти произведения очень созвучны друг другу. Мне бы хотелось, чтобы наш концерт наполнил растревоженные души и умы гуманизмом и добром.
Звучит убедительно для людей XXI века, у которого есть шансы оказаться последним.
Павел Герштейн: Наверное, поэтому за несколько дней до концерта Барух Берлинер, узнав, что я по второму образованию певец, написал «Молитву» для голоса и скрипки с оркестром. Эта каденция прозвучала в стиле хазанут, распевании текста Торы в старинных канторских традициях. Эта молитвенная музыка — очищение души. В эту миссию музыки верил Шварц. Окуджава сказал про него: «Музыка — его глубокая болезнь, и в переносном и в прямом смысле. Она и живительное пламя, и инфаркт, она и надежда, и боль».
Источник: rg.ru